В ночь на 24 октября (6 ноября) Молотов вместе с товарищем из ПК Иваном Бакаевым обнаружили в Смольном незанятую комнату, где можно было отдохнуть. Но не спалось. Молотов, который никогда до революции не имел оружия и никогда им не пользовался, в эту ночь решил, что пора наверстать упущенное. Он не помнил, всаживали ли они с Бакаевым (будущим главой питерской ЧК) пули в доску или прямо в стену. Рано утром разбудили экстренным сообщением. В 5 часов утра юнкера 2-й ораниенбаумской школы заняли типографии большевистских газет «Рабочий путь» и «Солдат». Прокурору было приказано задержать большевиков, ранее арестовывавшихся за участие в июльском путче, но выпущенных под залог. Были отключены идущие в Смольный телефонные линии. Это не выдержали нервы у Керенского: он пришел к выводу, что пробил час наступления на большевиков. Началось!

ВРК при активном участии Молотова сразу выпустил воззвание: «Враги народа ночью перешли в наступление. Штабные корниловцы пытаются стянуть из окрестностей юнкеров и ударные батальоны. Поход контрреволюционных заговорщиков направлен против Всероссийского съезда Советов накануне его открытия, против Учредительного собрания, против народа… Весь гарнизон и весь пролетариат Петрограда готовы нанести врагам народа сокрушительный удар»[175]. ВРК приказал своим комиссарам, полковым комитетам, Центральному комитету Балтийского флота (Центробалту) и штабу Красной гвардии привести вооруженные силы в полную боевую готовность. Бойцы Литовского полка выгнали юнкеров из большевистских типографий, ВРК послал на телефонную станцию отряд матросов, телефоны Смольного заработали.

С наступлением темноты боевые отряды ВРК начали планомерно реализовывать план вооруженного восстания. В Смольный пробрался и загримированный Ленин. Молотов увидел его глубокой ночью, когда тот собрал доверенных коллег: «Мне пришлось быть в одной из комнат нижнего этажа в Смольном, где Ленин вместе с несколькими членами ЦК обменивались мнениями по вопросу о формировании первого Советского правительства. В памяти осталось обсуждение вопроса о самом наименовании нового правительства. Все пришли к выводу, что в той обстановке не подходят существовавшие до этого обычные наименования — министр, Кабинет министров. Искали чего-то нового, более близкого народу, и вскоре пришли к выводу: министров именовать народными комиссарами, Кабинет министров — Советом Народных Комиссаров»[176]. Перешли к персональному составу. Ленин предложил возглавить Совнарком Троцкому. Тот и слушать не хотел, назвав в числе прочих доводов свою национальность — боязнь обвинений в «еврейском заговоре» существовала. Ленин нехотя согласился стать главой будущего правительства. Троцкий готов был руководить иностранными делами, Сталин — комиссариатом по национальностям.

В полчетвертого утра 25 октября (7 ноября) «Аврора» отдала якорь у Николаевского моста. Еще затемно первые части ВРК начали выдвигаться к Зимнему дворцу. Вызываемые Керенским с фронта части не появлялись — из-за саботажа на железных дорогах. В 9 утра премьер решил сам ехать в ставку Северного фронта, чтобы привести войска в Питер, — переодевшись в форму сербского офицера и на машине американского посольства[177]. Зимний держался, когда делегаты Второго съезда Советов заполнили бальный зал Смольного.

Молотов, по его рассказам, находился за кулисами, сзади стола президиума. В 14.35 Троцкий подошел к трибуне: «От имени Военно-революционного комитета объявляю, что Временного правительства больше не существует… Зимний дворец еще не взят, но судьба его решится в течение ближайших минут»[178]. Жидкие, раздумчивые аплодисменты. Троцкий заявил о присутствии в зале Ленина. Под бурные аплодисменты на трибуне появился лысый и гладко выбритый человек, который хрипловато-зычным голосом произнес: «Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась»[179]. Произнося речь, Ленин приподнял одну ногу — у него была такая привычка. Сколько раз слышал я от деда эту историю: подошва была протерта до дырки. И через нее была видна грязная стелька.

Войска ВРК к шести часам вечера установили плотное кольцо блокады Зимнего дворца. Ленин безумно нервничал. «Почему так долго? Быстрей! В атаку! Хороший отряд матросов, роту пехоты — и все там!»[180] В девять вечера начали бухать холостыми с «Авроры» и из орудий Петропавловской крепости (пара боевых снарядов все-таки продырявила Зимний). Осажденные не сдавались. В 22.40 Федор Дан позвонил в колокольчик и печально произнес: «Власть в наших руках… Я являюсь членом президиума ЦИК, а в это время наши партийные товарищи находятся в Зимнем дворце под обстрелом, самоотверженно выполняя свой долг министров, возложенный на них ЦИК»[181].

Съезд официально открыт. Новый Президиум выбирается на коалиционной основе, но эсеры и меньшевики заявляют о нежелании в него входить. Старый ЦИК ушел, и на его место сели Троцкий, Зиновьев, Луначарский, Муранов, Коллонтай, Ногин, еще несколько большевиков и левых эсеров. Председательствовал Каменев, с начала восстания взявший назад свое заявление о выходе из ЦК. В зале — где-то 650 делегатов, из них около трехсот большевиков и больше девяноста левых эсеров. Ситуация шаткая.

Ожидая вестей из Зимнего, большевики предоставили трибуну своим оппонентам — меньшевикам и эсерам, которые сквозь шум и выкрики зала объявляли переворот незаконным и требовали переговоров с Временным правительством. Группа Бунд под неодобрительный гул зала потянулась из зала. Встал Рязанов и, чтобы не дать страстям разгореться, заявил, что «Военно-революционный комитет по просьбе городской думы отправил делегацию для переговоров с Зимним дворцом» во главе с ее председателем Шрейдером[182]. К этому эпизоду имел непосредственное отношение Молотов, о чем написал даже статью мемуарного свойства:

«ЦК нашей партии, скромно расположившийся в одной из комнат нижнего этажа Смольного, быстро обсудил предложение думцев… Военно-революционный комитет, членом которого я состоял, поручил мне сопровождать думцев. Помню, как мы уселись во дворе Смольного в автомобиль Шрейдера. Всего отправилось пять-шесть человек. Это было уже часов в одиннадцать-двенадцать ночи. Освещая фонарями автомобиля мокрую темную дорогу, мы пробирались по Суворовскому проспекту на Невский. Там и тут раздавались выстрелы, временами треск пулемета. Выбрались на Невский. Чуть не на каждом шагу патрули Военно-революционного комитета останавливают автомобиль, мы показываем свои удостоверения и едем дальше.

Около городской думы Шрейдер просит сделать остановку. Останавливаемся. Шрейдер уходит в думу, чтобы сообщить о том, что с согласия Военно-революционного комитета он вместе с другими делегатами направляется в Зимний на переговоры. После этого едем дальше. Чем дальше по Невскому, тем больше волнуется седой Шрейдер и трое-четверо его почтенных спутников. Треск ружейной и пулеметной стрельбы повторяется чаще и резче. Стреляют как будто со всех сторон. На улицах там и тут мелькают небольшие кучки народа. Долетают отдельные возгласы, какие-то крики. Встречаются то и дело новые патрули. Настроение моих спутников делается все больше настороженным и